Наследники - Страница 49

— Слушаю, — глуховато сказал Михаил. — Кто говорит?.. Это Севастополь? Алло!..

— Привет, — выдохнул Егор. — Это не Севастополь. Это я, Егор… Петров.

— А-а… — прозвучало без радости, даже с досадой. И вдруг по-новому: — Кто? Егор?! Ой, ну здравствуй! Молодчина, что позвонил! Ты извини, я сразу не понял. Я тут с Севастополем недавно говорил, и вдруг опять такой же звонок!.. Как дела?

— Дела… Да по-всякому.

— А почему звонишь? Что-то произошло?.. Или так просто?

— Так просто… А что может произойти? — Егор за усмешкой спрятал растерянность. В самом деле, зачем он позвонил? Хотя бы причину заранее придумал, идиот. — Я так… Бумажка с твоим номером под руку попалась… а я дома один сижу, делать нечего. С простудой к тому же…

— Сильно простыл?

— Да нет, маленько горло скребет… — «И вообще что-то скребет, — добавил он про себя. — На душе, как говорится…» И вдруг сказал: — Миша… А у тебя фотография есть?

— Чья? Моя?

— Отца… Ну… Нечаева.

— Есть, конечно, Егор! Много!

— Как-то, понимаешь, по-дурацки тогда вышло… Ничего не успел спросить толком. Может, правда надо было зайти к вам.

Егор понимал, что «сдает позиции», но не было в нем обиды на себя и смущения. Только грустно немного было.

Михаил помолчал и сказал с осторожной ласковостью:

— Все поправимо, Егор. Я завтра же вышлю снимок.

Эта ласковость и готовность разом оживили в Егоре прежнюю неприязнь. Он хотел насупленно ответить, что у него не горит, но Михаил заговорил опять:

— А если надо скорее, то позвони Ревскому! У него снимков Толика тоже много. В том числе и детские…

— Это режиссер, что ли? — ощетинился Егор.

— Да. А что?

— А ты не знаешь «что»? Я, по-моему, рассказывал. Как говорят деловые люди, «у нас не сложились отношения».

— Плюнь Он же не знал, кто ты такой! А когда узнает…

— И что? Изменит мнение о моем моральном облике?

— Егор… Брось ты этот тон, а? Ну, в самом деле…

— Да не в тоне дело… Значит, пришлешь карточку?

— Я же сказал… А про Ревского я вот почему вспомнил. Он бы мог получше, чем фотографии показать. Я тебе не успел рассказать тогда…

— Кинопленку, что ли? — догадался Егор.

— Когда мы с Толиком были в Севастополе, Ревский нас заманил участвовать в съемках, в массовке. Толик там в одном эпизоде… Сейчас этот фильм редко идет, но в кинохранилище-то он есть, Ревский мог бы…

— А как называется кино?

— «Корабли в Лиссе».

— Может, пойдет на повторных экранах. Тогда и посмотрю.

— Как хочешь… Егор…

— Что?

— А ты никому не говорил… про нашу встречу? И что знаешь про отца?

— Зачем? — сказал Егор прежним тоном, как в Среднекамске.

— Да нет, я так… Может, и к лучшему.

Егора вдруг опять толкнуло:

— Я говорил… одному человеку. Сегодня…

— Кому?

— Да… ты не поверишь. — Егор стесненно хмыкнул. — Веньке Редактору.

— Ко-му?

— Ну, тому самому… с которым мы… Не помнишь что ли?

— Нет, я помню! Но почему ему-то?.. Или вы что? Вдруг помирились?

— Наоборот… — Егор поймал себя, что криво улыбается. — Он меня, понимаешь ли, на поединок вызвал. Пылая благородной ненавистью. А вместо драки вышла беседа… Глупая, правда…

— А из-за чего поединок?

— Да так… мелочи жизни.

— Замахнулся — стукай, — сказал Михаил. — Начал — говори.

— Ну, если интересно тебе…

И Егор, все так же улыбаясь, поведал о своей засаде на Копчика и о стычке Редактора с Копчиком, Чижом и Хныком.

— Д-да… — помолчав, сказал Михаил.

— Что «да»? — напружинив нервы, спросил Егор.

— Так… — голос Михаила стал вялым. — А ты, значит, был в роли «американского наблюдателя»?

Егор монотонно поинтересовался:

— А в какой роли ты хотел бы меня видеть?

— Честно говоря, в роли этого Редактора…

— Ну, меня так легко не возьмешь, если даже трое…

— Я не о том. Я подумал, что будь Редактор на твоем месте, а ты на его, он не наблюдал бы спокойно.

— А что бы сделал?

— Ну, если он такой, как мне кажется…

— А он такой и есть, — жестко вставил Егор.

— …Тогда он кинулся бы на помощь.

— Что?! Ради меня?

— О господи ты, боже мой… — страдальчески отозвался за много километров двоюродный брат. — Ну, как тебе объяснить элементарные истины… Человек не бывает порядочным ради кого-то… Он если честный, то сам по себе. И ради себя, в конце концов. Чтобы совесть не грызла. А иначе…

— Если «ради себя», то это уже эгоизм, против которого ты активно борешься, — ядовито заметил Егор.

— Ну и прекрасно, если человек такой эгоист! Он на месте сидеть не станет, если видит, как трое бьют одного…

— Даже если его врага?

— Трое нормальных людей не будут бить даже врага. Обезвредить могут, если он правда враг, скрутить… А издеваться — это лишь подонки могут… Кстати, с чего ты вбил себе в башку, что Редактор твой враг?

— Жизнь вбила, — с философской усмешкой ответствовал Егор. — Развела нас по разные стороны баррикад.

— Ну и дурак, — вздохнул Михаил.

— Ну и сам дурак, — с непонятным облегчением сообщил Егор.

— А ты можешь честно ответить на один вопрос?

Егор подумал и сказал с оттенком печальной гордости:

— Ты мог бы заметить, что я всегда говорю с тобой честно.

— Тогда скажи: там, в развалинах, тебе ни на секунду не хотелось выскочить и вмешаться?

«Нет, конечно!.. Я не знаю…» Он вспомнил мгновение, когда представил, что может сделать такое. Представил или какой-то миг хотел?

Егор опять поежился от неловкости перед собой. Сказал дурашливо и сумрачно: